Усмешка постмодерна или Почему им нечего носить

Мода и стиль

 «Модерн» («die Moderne», «modernity») — совокупное обозначение исторической эпохи нового и новейшего времени — с характерными для нее особенностями социального развития, культуры, искусства, философии (конец Средневековья — наше время).

Хиппи ворвались в мир модерна подобно урагану, сметая на своём пути устоявшиеся ценности: веру в научную познаваемость мира, материализм, систему классовой дифференциации, ориентацию на массовое производство и массовые же рынки, мощь и силу больших правительств; и положили начало принципиально новому типу мировосприятия. А заодно ознаменовали наступление эпохи постмодерна.

Трижды прав был Паскаль: случайные открытия совершают только подготовленные умы. Пришествие постмодерна было предопределено, хиппи же оказались инструментом — но каким!   

Молодежная субкультура хиппи сформировалась в Великобритании и США к середине шестидесятых годов. Членами этой субкультуры была молодежь, происходившая преимущественно из среднего класса: студенты-гуманитарии, богема. Термин «хиппи» относится к достаточно широкому спектру субкультур, основное ядро которых составляет молодежь, оставившая высшее образование и занятое поиском путей «исхода» из технократического, материалистического общества.

Основные принципы субкультуры хиппи могут быть сформулированы следующим образом. Во-первых, — пассивное сопротивление технократическому обществу потребления. Сопротивление происходит посредством ритуалов, представляющих символическую угрозу символическому порядку (игра в бунтарей, как способ социальной адаптации).

Во-вторых, — движение, понимаемое хиппи, как в географическом, так и в мистическом смысле — это внутренние «путешествия», связанные с приемом наркотиков, концепцией «расширения сознания», а также непрерывные перемещения физического тела по земле.

В-третьих, — экспрессия. Экспрессивность хиппи связана с острой неудовлетворенностью системой образования, направленной на дегуманизацию общества. Со стороны хиппи это приводит к попыткам стирания граней между работой и игрой с целью достижения радостного ощущения от работы.

В-четвертых, — субъективность, интровертность хиппи (являющееся выступлением против интеллектуализма), как вызов непомерно высоким стандартам объективного мира.

И, наконец, в-пятых, — индивидуализм, как реакция на обезличенность массового общества. Хиппи занят своим делом, считая, что свобода находится у него в голове, и не обращает внимания на существование репрессивных социальных структур с соответствующими институтами.

Итак, поколение хиппи провозглашает индивидуализм, и, как следствие, сознательное разрушение всех правил в поведении и в оформлении своего облика. Дизайн эпохи постмодерна признает право каждого человека на воплощение его как индивидуальности и, следовательно, право каждого человека на выбор на реализацию своих собственных эстетических предпочтений, которые ранее могли оцениваться как проявление «плохого вкуса». С момента вторжения хиппи в мировую культурную жизнь одежда рассматривается как еще одна возможность для творческого самовыражения личности.

Благодаря распространению субкультуры хиппи с конца 1960-х годов прошлого столетия не существует более единой моды, властно диктующей свои правила. Отсутствие жестких эстетических норм, единого модного образа годы создало огромные возможности для выбора и эксперимента в области дизайна одежды с целью выражения индивидуальности.

Что бы ни произошло дальше, запустил этот снежный ком с горы великий и ужасный Такада Кэндзо. Великий по понятным причинам, а ужасный потому, что целью своего творчества Кэндзо обозначил «разрушение Haute Couture». Провозглашённый Кэндзо стиль Couture Destructuree был созвучен настроениям нового поколения — тех, кто впитал дух молодежных бунтов хиппи в 60-х. Король умер — да здравствует король!

Мы подобрались к основным признакам моды эпохи постмодерна настолько близко, что уже можем позволить себе вводить конкретные категории, характеризующие дизайн современной одежды.

Полистилизм и Эклектичность. Мода постмодернизма представляет собой множество стилевых направлений, одновременно сосуществующих друг с другом и удовлетворяющих самые разнообразные эстетические запросы. Да, нам сложно представить, что этого когда-то не было. Помимо стилевого синкретизма в едином пространстве моды, происходит смешение стилей в отдельном продукте творчества того или иного дизайнера, становится сложно отнести его к четко сформулированному стилю, как правило, современный дизайн костюма эклектичен по определению.

Предлагаю отказаться от историзма в пользу модных явлений нового тысячелетия. На иллюстрации — Kenzo Fall 2009. В каждом из костюмов присутствуют элементы романтического, фольклорного и спортивного порядка. Вместе с тем девушки-модели имеют классические лица.

Интертекстуальность и цитатность. Термин «интертекстуальность» означает, что любой современный текст всегда является составной частью широкого культурного текста. Так, у граждан СССР значок ГТО способен вызвать ряд ассоциаций (и имеет символическое значение); в то время как у большей части граждан Мексики, не знакомых с культурным контекстом страны Советов, значок не вызовет ассоциаций, они поймут его буквально: как изображение бегущего человека. Также представители постмодернизма полагают, что «мы живем в эпоху, когда все слова уже сказаны», и творчество представляет собой, прежде всего модификацию уже созданного, игру с ним. Заимствование и цитирование становятся сознательным художественным приемом, мода теперь не столько производство «нового», сколько воспроизводство, стилизация и авторская интерпретация «уже бывшего». Поэтому в творчестве современных дизайнеров так часто встречается использование исторических аллюзий.

Christian Dior Spring 2006. Иллюстрация принципа интертекстуальности — коллекция выглядит как ода вампирам, оборотням, инквизиции и прочим невестам колдунов; и не может быть воспринята вне представлений о загробной жизни в западной культуре. 

Dolce&Gabbana Spring 2012. Иллюстрация принципа интертекстуальности — прямая отсылка к представлениям о большой дружной семье, типичной для Италии (источник представления об итальянских семьях — опыт личных поездок, Марио Пьюзо, итальянские художественные фильмы и проч.).

Salvatore Ferragamo Fall-Winter 2012-2013. Пример исторического цитирования — имперская Россия времен Первой мировой войны.

Усложняем задачу: Alexander McQueen Fall/Winter 1995 — Highland Rape. Шотландская клетка, измученные модели, порванные платья, отсылающие к теме изнасилования… Сам дизайнер неоднократно подчеркивал, что этот проект обращен не к теме индивидуального изнасилования (хотя, надо сказать, и в этом контексте костюмы смотрятся весьма выразительно), а к мотивам травматичных исторических взаимоотношений Англии и Шотландии, откуда происходил род отца дизайнера. «Речь идет об изнасиловании Шотландии Англией, а людям недостаточно образованным все время кажется, что я сделал проект об изнасилованных женщинах», — жаловался МакКуин. В этой коллекции (её нужно рассматривать в полном объёме) присутствуют все черты постмодерна — смешение и взаимопроникновение стилей, интертекстуальность (постичь смысл дизайнерского послания невозможно без понимания контекста) и цитатность (шотландская клетка). 

Ирония. Шире — ироничный подход, определяющий способ прочтения исторического материала; ироничное отношение к материалам и фактурам, знакам и символам, феномену авторства в костюме, конструкции моделей, к различным ситуациям и общественным настроениям и т.д. В этой связи можно вспомнить шубу из искусственных медведей от Moschino, майку с портретом королевы Елизаветы II с английской булавкой в губе от Vivienne Westwood.

Maison Margiela Spring 2016. Самоирония — как высшее проявление ироничности, насмешка над плодами своего же творчества, Джон Гальяно для Maison Margiela.

Игровой подход. Современные дизайнеры творят и играют с теми фактурами и материалами, которые еще несколько десятилетий назад были немыслимы для изготовления костюмов — это пластик, целлофан, бумага, пленка, металлические пластины, лазерные диски и т.д. Справедливости ради — не все дизайнеры могут это делать, собственно, мало кто — и, знаете, почему? Во-первых, коммерческая мода и без пластиковых бутылок переживает закат, платье из виниловых пластинок нелегко продать. Во-вторых (я повторяю это бесконечно), по-настоящему в моде сегодня благополучие. В-третьих, постмодерн лишил авангард права на существование. Да, совсем. До хиппи любые проявление авангарда в материальной и нематериальной культуре открыто противопоставлялись моде высокой. Авангард обеспечивал развитие традиционной культуры; существовали чёткие представления об эгалитарном и массовом, эстетическом и безобразном, дорогом и дешёвом. Модерн предполагал дифференциацию видов искусства, допуская их интеграцию, но всегда разделяя понятия. Постмодерн признал равные права на существование всех видов творчества — при этом выплеснув с водой младенца — вечный двигатель мировой культуры — Его Величество Авангард.

Я не буду показывать костюмы и сумки из лазерных дисков как свидетельство игрового подхода: их все видели — раз, неактуально — два.

Эстетические мутации. Эта тенденция проявилась в области дизайна одежды: в разных типах нарочитой хаотизации и динамизации форм, или умышленно кричащих контрастах в линиях и цвете; абсурде или уродстве; соединении абсолютно необычного или абсолютно невозможного, в частности, экстравагантные сочетания фигур и элементов; гипертрофии и гротеске форм, нарушение пропорций, окарикатуривание. Достоинства формы теперь видятся не в упорядоченности и организованности, а в образности, обогащающей человека эмоционально, в индивидуальности и новой выразительности.

Да, красота и уродство находят своё проявление в причудливых комбинациях. Настолько причудливых, что их содержание и форма размываются. Отличной иллюстрацией в моде служит стиль гранж. 

Saint Laurent Fall 2013. Фантастическая коллекция, первое обращение к стилю гранж, которое поддержала Кортни Лав, подтвердив: да, так и было. «Получаю удовольствие, представляя, как богатые дамы покупают то, что мы когда-то носили. Наконец-то кто-то точно угадал настоящий look», — написала она в «Твиттере». Гениальный Эди Слиман.

Деконструкция. Для деконструктивизма характерно разрушение классических пропорций, конструкций и привычных взаимосвязей между элементами различных структур, будь то текст, архитектурное пространство или художественный объект, в том числе и привычная форма одежды. В моде деконструктивизм ярко проявился в творчестве японских модельеров Кэндзо Такадо, Йоджи Ямамото, Иссэй Миякэ, Рэй Кавакубо, Ханаэ Мори и модельеров «бельгийской шестерки». В их костюмах не было ничего, что составляло основу европейской традиции моделирования одежды: ни тщательной подгонки по фигуре, чтобы одежда «хорошо сидела», ни симметрии, ни завершенности, ни логики, ни понятной функции. Иногда вещи были как бы недошитые, края ткани специально оборваны, швы оставались необработанными, на одежде располагались нелогичные разрезы, спущенные петли и т.д. Изменяется конструкция одежды, она становится незавершенной и асимметричной, например, жакет с одним рукавом, юбка с неровным с одного бока подолом.

Привычные формы одежды казались деформированными. Вместо того чтобы создавать костюм, следующий формам человеческого тела, японские модельеры преобразовывали это тело при помощи костюма. Дизайн одежды превратился в пластическое искусство, родственное скульптуре. Японские модельеры-деконструктивисты стали идейными учителями для дизайнеров так называемой «бельгийской шестерки», которые положили начало новому направлению «Концептуализм, деконструктивизм и интеллектуальный дизайн».

Comme Des Garcons Autumn Winter 2016. Иллюстрация принципа деконструктивизма — тело, преобразованное при помощи костюма. Коллекция под названием «Синие ведьмы» обнаруживает связь с  жутким «Синим бархатом» Дэвида Линча (по форме) и воспевает женскую силу (по содержанию). Из 16-ти выходов я выбрала этот, произведший особенное впечатление: современная женщина как хищный цветок, яркие привлекательные лепестки  на тонких беззащитных ножках и плотоядная воронка на уровне манипуры. 

Рей Кавакубо известна как последний новатор XX века. Это означает, что история моды сделала очередной виток (на этот раз постмодернистский) и застыла в нелепой позе. Западный мир попал в ситуацию, где всё модно — и ничего не модно.

Важную роль в развитии мировой моды сыграла pret-a-porte, готовая одежда для улиц, которую ведущие дизайнеры создают для массового производства. Pret-a-porte обеих категорий как мода для жизни, мода для улиц вытеснила haute couture; более того, pret-a-porte, спустившись с подиумов на тротуары, лишило дизайнеров возможности контролировать модные тенденции; так возник феномен трендхантеров, изначально призванных обнаруживать актуальные тенденции и минимизировать риски компаний-производителей в качестве законодателей моды. Постмодерн сменил вектор моды — Поль Пуаре оказался последним, кому прощали директивный подход… Прощали, но не простили. В последние десятилетия мода с улиц поднимается на подиумы. Мода в эпоху постмодерна стала социально-психологическим, социально-культурным явлением, и, по ощущениям, стремится избавиться от своей художественной, эстетической и ремесленной составляющих, ориентируясь исключительно на составляющую коммерческую.

Постмодерн нанёс удар по изысканной haute couture. Кризисом жанра обусловлено падение доходов модных домов, резкое сокращение их количества и изменение положения на рынке. Во времена развития и процветания моды о возникновении LVMH, PPR, Condе Nast невозможно было подумать. Во времена модерна никому и в голову бы не пришло пригласить Кьяру Ферраньи в жюри премии LVMH или Блэр Эди в Tory Burch. Чудом выживший глянец заученно твердит о блеске luxury. Между тем обозреватели сообщают, что Высокая мода имеет шанс выжить благодаря новым, более молодым клиентам из России и Азии (пока неясно, совпадет ли новый сценарий с ситуацией кризиса 2008-2009 гг., когда тройка российских миллиардерш буквально вынула Высокую моду из петли). В прямом смысле: за счёт стран третьего мира, стран, запоздало переживающих эпоху модерна и способных в силу отсталости покупать мифы об итальянской элегантности или французском шике — вот такой обидный намёк.

О состоянии дел в pret-a-porte можно судить по нескольким моментам, привлекающим внимание потребителя. Во-первых, готовность модных брендов реализовывать продукт за четверть его первоначальной стоимости (помните, в прежние времена остатки коллекций одежды, обуви и аксессуаров утилизировались). Во-вторых, рост числа бридж-брендов. Во-третьих, готовность именитых дизайнеров создавать коллаборации на базе демократичных брендов по демократичным же ценам. В-четвертых, ставка некоторых модных домов на дизайнеров,  происходящих из законсервированной культуры — например, грузинской. Логика понятна — ведь смог же предприимчивый токийский паренек найти точку опоры для совершения модного переворота, вдруг этот фокус возможно повторить… Но новые дизайнеры упорно переосмысливают многолетние стилевые наработки модных домов и пока не совершают революций. В-пятых, опыт сотрудничества модных домов с модными же блогерами (читай: дилетантами, непрофессиональными трендхантерами). Блогеры предприняли массовую и даже какую-то истерическую попытку комбинировать привычные вещи по-новому, но тут, как понимаете, поле деятельности ограничено. Шифоновые платья с военными ботинками носили ещё хиппи, почти сто лет прошло… Плюс большую часть модных блюд, включенных в блогерские меню, собственноручно изготовила Джейн Биркин в семидесятые годы прошлого века. В-шестых — заявления о том, что до 70% прибыли модные дома получают от продажи аксессуаров и косметики (не от дорогостоящих одежды и обуви, а от доступной парфюмерии — абсолютно квазиэлитарного товара).

Всё это, конечно, по ту сторону Луны. На постсоветском пространстве влияние постмодернизма под большим вопросом. Мы не в полной мере пережили модерн, а с хиппи произошло сами-знаете-что. И нам тоже нечего носить, но совсем по другим причинам.